Год, прожитый по-библейски - Джейкобс Эй Джей (2013)

И у меня развилась такая паранойя, что я решил подготовить Джаспера к внезапному исчезновению растительности. Пришлось нарушить Вторую заповедь – запрет на изображение людей. Но все же я это сделал. Пару недель назад я пошел в магазин канцтоваров и распечатал большую цветную фотографию моего лица за 2005 год, в эпоху гладких щек. Я приклеил ее к деревянной палочке и каждое утро по часу, пока кормил Джаспера завтраком, держал перед лицом словно маску. Для глаз и рта я проделал отверстия. Кажется, Джаспер был несколько озадачен.

И вот пришел назначенный день. Все утро я рассматриваю свою бороду. Иду в гостиную, чтобы напоследок помолиться. Там Джули.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

– Не особо.

– Зато ты сделаешь меня очень счастливой. Постарайся думать об этом.

Бритье назначено на 18 сентября, на два часа. Издатель прислал фотографа, чтобы запечатлеть меня «до и после», поэтому я несколько минут смотрю в камеру и стараюсь не слишком походить на террориста. Не хочу отпугивать потенциальных покупателей книги.

К счастью, фотограф не просит улыбаться. Это было бы тяжело. Я подавлен по нескольким причинам. Во-первых, после большого проекта всегда накатывает послеродовая депрессия. Так было, когда я прочел последнюю статью в энциклопедии на букву Z – Zywiec. Я немного боюсь и словно лишен почвы под ногами. Что теперь делать? Четких планов больше нет.

Кроме того, борода провела со мной много времени и зажила собственной жизнью, почти как отдельное существо. У меня такое чувство, будто я лишаюсь любимого кролика.

В-третьих, я не просто сбриваю бороду. Я отсекаю большой кусок моей личности. Через пару часов я уже не буду Яковом. Я стану прежним незаметным ньюйоркцем, одним из миллионов.

В два часа я отрезаю от бороды первую прядь. С этой штукой придется повозиться. Нельзя просто так намазать ее кремом и расчехлить бритву. Сначала я сорок пять минут кромсаю ее серебряными ножницами. Клочки волос летят вниз, раковина чернеет, а на полу залежи шерсти, как в районной парикмахерской. В итоге борода становится похожей на подстриженный газон. Я собираю пучки волос и сую их в полиэтиленовый пакет на замочке. Не знаю, что я буду делать с мешком бороды. Может, раздам образцы с первой сотней купленных книг.

Пора браться за бритву. Для такого случая я даже купил новую. За прошедший год в бритвенной промышленности произошли большие перемены. Раньше, когда я брился регулярно, у станка было всего три лезвия. А сейчас понаделали новомодных, с пятью. Я наношу пену на лицо, выдвигаю подбородок и касаюсь бритвой шеи. Слышен знакомый скрип. Появляется полоска кожи. И еще одна. Через десять минут я смываю остатки крема для бритья – и вот оно. Мое лицо.

Ну и странно же я выгляжу. И чувствую себя ранимым и обнаженным. Щеки пощипывает, как будто я только вышел из турецкой бани, где провел целый год.

Джули наблюдает за мной последние пять минут.

– Ты выглядишь на четырнадцать лет!

И она права. Может, это оптическая иллюзия – как с маленьким кружочком, который кажется еще меньше, когда рядом большой круг, – но я могу сойти за восьмиклассника.

Джули хватает меня за щеки и тянет к себе. Я целую ее в первый раз за два месяца. И это чудесно. Я совсем забыл, что такое – касаться губами ее губ.

Фотограф был настолько любезен, что принес шампанское. Он открывает его над раковиной и наливает мне, себе и Джули. Уже собираюсь сделать глоток, и вдруг останавливаюсь. Читаю про себя благодарственную молитву за шампанское. Это приятно, естественно и не так, как раньше. Это уже не работа.

…Он должен возвратить похищенное, что похитил…

Левит 6:4