Фея Альп - Элизабет Вернер (2015)

— Неужели из-за той его ссоры с твоим отцом? Кто станет вспоминать об этом через двадцать лет? До сих пор я, как ты просил, избегал упоминать там твое имя, но теперь, когда мне нужно, чтобы ты помог моей невесте, волей-неволей должен представить тебя. Впрочем, сегодня вы даже не встретитесь с моим тестем: он собирался уехать утром. Признайся, Бенно, истинная причина вовсе не в этом: ты просто боишься дамского общества, потому что привык к своей деревенской практике.

Рейнсфельд ничего не возразил и только глубоко вздохнул.

— Такая жизнь, в конце концов, совсем засосет тебя, — продолжал Вольфганг. — Уже целых пять лет ты сидишь в этой жалкой деревушке и возишься с практикой, которая требует от тебя неслыханного напряжения сил, а приносит самый скудный заработок. Пожалуй, ты и всю жизнь просидишь здесь единственно потому, что у тебя недостает мужества протянуть руку, когда тебе представляется что-нибудь получше. Как только ты выдерживаешь в такой обстановке?

— Да, моя квартира действительно немножко отличается от твоих салонов, но, видишь ли, надо по одежке протягивать ножки, а моя одежка коротковата. У тебя всегда были замашки миллионера, ты еще юнцом дал себе слово сделаться им и, надо отдать тебе справедливость, умеешь ловить случай.

Эльмгорст, нахмурившись, ответил с раздражением:

— Вечно и всюду намеки на богатство Нордгейма! Право, можно подумать, будто все мое значение единственно в том, что я — жених его дочери. Неужели сам по себе я ничего не значу?

— Что это тебе пришло в голову, Вольф? — с удивлением взглянул на него врач. — Ты знаешь, что я от души рад твоему счастью. Ты становишься удивительно щепетилен, как только речь заходит об этом, а между тем имеешь полное основание гордиться: уж если кто достиг своей цели быстро и блистательно, так это ты.

На письменном столе Вольфганга стоял портрет Алисы. Он был похож, но далеко не льстил ей, потому что нежные, мягкие черты ее лица расплылись на фотографии, а глаза были почти лишены выражения. Эта девушка в чересчур богатом туалете производила впечатление нервной, разочарованной дамы, каких немало в большом свете. Казалось, доктор Рейнсфельд был именно такого мнения; он взглянул на портрет, потом на товарища и сухо заметил:

— Но счастлив ты от этого не стал.

— Почему? Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, чего ты кипятишься? Я не знаю, в чем дело, но ты переменился в последние месяцы. Когда я получил из города известие о твоей помолвке, то думал, что ты вернешься сияющий, потому что твои мечты осуществились, а ты все время серьезен, не в духе и раздражителен в высшей степени, тогда как прежде отличался спокойствием и рассудительностью. Что с тобой? Если бы в твоей помолвке играло роль сердце, то я подумал бы, что здесь что-нибудь не в порядке, но…

— У меня нет сердца, ты достаточно часто говоришь мне это, — с горечью перебил его Вольфганг.

— Да, у тебя есть только честолюбие, больше ничего, — серьезно сказал Бенно.

— Не начинай проповеди, Бенно! Ты знаешь, что мы расходимся в этом пункте. Ты всегда был и будешь…

— Экзальтированным идеалистом, готовым скорее есть со своей возлюбленной сухой хлеб, чем разъезжать в экипаже рядом с супругой-аристократкой. Уж я от природы такой непрактичный, и пока у меня даже хлеба не хватит на двоих, так что счастье мое, что у меня нет возлюбленной.

— Пора идти, — сказал Вольфганг, желая прекратить этот разговор, — Алиса ждет меня в двенадцать. Сделай одолжение, последи за собой хоть немножко. Я думаю, что ты и поклониться-то как следует не умеешь.

— С моими пациентами мне в этом и надобности нет, — упрямо ответил Бенно. — Они довольны и тем, что я помогаю им без поклонов; если же я осрамлю тебя перед твоей знатной невестой, то ты сам виноват: зачем тащишь меня к ней, как овцу на заклание? Надеюсь, по крайней мере, что хоть фрейлен фон Тургау приехала вместе с ней?

— Да.

— Может быть, и она стала важной дамой?