Карл Смелый, или Анна Гейерштейнская, дева Мрака - Вальтер Скотт (1829)

– Мне кажется, – сказал Филипсон, – очень приятно было бы пойти осмотреть развалины замка, стоящего у водопада. Это зрелище обладает каким-то меланхолическим величием, примиряющим нас с бедствиями нашего времени; оно красноречиво напоминает нам, что предки наши, будучи, быть может, и умнее и могущественнее нас, тем не менее имели свои заботы и огорчения, подобные тем, от которых и мы страдаем.

– С удовольствием, а дорогой мы поговорим кое о чем таком, с чем нелишне будет познакомиться.

Медленными шагами старики удалились с лужайки, где шум, смех и крики снова начали раздаваться. Артур, успех которого в стрельбе заставил забыть прежние неудачи, снова принял участие в национальных играх швейцарцев и на этот раз заслужил одобрение. Молодые люди, еще недавно над ним подсмеивающиеся, начали считать его человеком, достойным уважения, но Рудольф Донергугель с досадой видел, что имеет соперника в глазах родственников, а может быть, и в глазах прелестной двоюродной сестрицы.

Гордый молодой швейцарец с горькой досадой раздумывал о том, что он подвергся гневу дяди, потерял часть уважения своих товарищей, у которых он до сих пор считался главой, и даже мог ожидать еще более сильных огорчений, и все это, как говорило ему его неспокойное сердце, благодаря чужестранцу-молокососу без имени, без славы, и который не мог перейти с одной скалы на другую без девичьей помощи.

В раздражении он подошел к Артуру, и, делая вид, будто бы разговаривает с ним об играх, которые еще продолжались, он, говоря громко именно об этом предмете, сейчас же вслед за тем обращался к нему шепотом с речами совсем иного содержания. Ударив Артура по плечу, как будто со свойственной горцам искренностью, он сказал ему громко:

– Это стрела Эрнеста пролетела по воздуху подобно соколу, устремившемуся на свою добычу. – И затем, понизив голос, насмешливо проговорил: – Вы, купцы, торгуете перчатками – как вы их продаете?.. Поодиночке или всегда только попарно?..

– Я не продаю перчаток поодиночке, – отвечал Артур, тотчас поняв его и давно уже досадуя на презрительные взгляды, которые Рудольф бросал на него за обедом, равно как и на то, что он приписывал случаю или колдовству успех его в стрельбе. – Я не продаю перчаток поодиночке, сударь, но никогда не отказываюсь меняться ими.

– Я вижу, что вы меня понимаете, – сказал Рудольф. – Смотрите же на играющих, пока я вам буду говорить, чтобы они не стали подозревать того, о чем у нас идет дело. Вы более догадливы, чем я ожидал. Но если мы поменяемся перчатками, то каким образом каждый из нас возвратит себе свою?

– Острием меча, – отвечал Артур.

– В вооружении или как мы теперь стоим?

– Хоть так, как мы стоим, – сказал Артур. – Я ничего не надену, кроме того платья, которое теперь на мне; не возьму никакого оружия, кроме своего меча; и думаю, что этого будет достаточно, господин швейцарец. Назначьте время и место.

– Место будет на дворе старого Гейерштейнского замка, а время – завтра при восхождении солнца. Но за нами следят. Я проиграл свой заклад, господин чужестранец, – прибавил Рудольф громким голосом и с притворным равнодушием, – так как Ульрих бросил палку дальше Эрнеста. Вот моя перчатка в знак того, что я не забуду бутылку вина.

– А вот моя, – сказал Артур, – в залог того, что я охотно разопью ее с вами.

Таким образом, посреди мирных, хотя и шумных забав своих товарищей эти два пылких юноши, отдавшись взаимной ненависти, назначили себе свидание с враждебным намерением.

Глава V

Стада мычанье, пастушьи рожки,

И берег зеленый тихой реки,

Пляски крестьян, наивная радость

И образ их жизни простой —

Вот в чем я видел жизни всю сладость

И вот что моею было мечтой,

Что взоры манило прелестью чар,

Больше чем роскошь изнеженных бар…

Да! благородный фиала металл

Яду напитка не примет в себя!..