Император - Георг Эберс (1881)

Как величествен и гармоничен был план этого громадного здания, по которому водил двух римлян смотритель его Керавн, уже успевший украситься превосходно завитыми локонами! Дворец стоял на искусственном холме посреди косы Лохиады. Из множества окон его и с балконов можно было легко обозревать улицы и площади, дома, дворцы и общественные здания мирового города, а также его кишевшую судами гавань. Богата, разнообразна и пестра была перспектива к югу и к западу от Лохиады, а с балкона дворца Птолемеев на восток и на север открывался никогда не утомлявший взора вид на бесконечное море, ограниченное только линией горизонта.

Посылая с нарочным гонцом с горы Казий своему префекту Титиану приказ приготовить именно это здание для приема императора, Адриан хорошо знал, в каком оно было запущенном состоянии. Восстановить основательно внутренность дворца, необитаемого со времени низвержения Клеопатры, было делом должностных лиц. На это он дал им восемь-девять дней.

И в каком виде Титиан и Понтий (у которого от осмотра, обследования и записи пот так и струился со лба) застали эти полуразрушенные и разграбленные чертоги, бывшие некогда вместилищем необычайного великолепия! Колонны и лестницы во внутренних покоях сохранились еще в довольно сносном состоянии, но зияющие потолки парадных зал пропускали дождь, великолепные мозаичные полы в некоторых местах были разрушены, в других – посреди какой-нибудь залы, как и в окруженном колоннами дворике, росла трава, образуя маленькую лужайку. Октавиан Август, Тиберий, Веспасиан, Тит[19] и целый ряд префектов выломали прекраснейшие мозаичные картины в знаменитом Лохиадском дворце Птолемеев и отправили их в Рим или в провинцию, чтоб украсить свои городские дома или загородные виллы.

То же произошло и с великолепными статуями, которыми за несколько столетий перед тем украшали этот дворец Лагиды[20], любители искусств, владевшие, кроме того, и другими, более обширными дворцами в Брухейоне.

Посреди одной обширной мраморной залы находился фонтан великолепной работы, сообщавшийся с превосходным городским водопроводом. Сквозной ветер дул в этой зале и в бурную погоду обдавал водяными брызгами весь пол, совершенно лишенный прежних мозаичных украшений и теперь повсюду, куда бы ни ступила нога, покрытый тонкой темно-зеленой, скользкой и влажной тканью моховых порослей.

В этой-то зале смотритель дворца Керавн, запыхавшись, прислонился к стене и, отирая лоб, скорее пропыхтел, чем проговорил:

– Конец!

Эти слова были сказаны таким тоном, как будто Керавн подразумевал свою собственную кончину, а не конец дворца, и насмешкой прозвучал ответ архитектора, который решительно заявил:

– Хорошо. В таком случае отсюда, может, мы и начнем наш осмотр.

Керавн не возражал, но воспоминание о множестве лестниц, на которые ему придется снова взбираться, придало ему вид человека, приговоренного к смерти.

– Нужно ли и мне оставаться с тобой при твоей дальнейшей работе, которая, вероятно, будет касаться отдельных подробностей? – спросил Понтия префект.

– Нет, – отвечал архитектор. – Разумеется, при условии, если соблаговолишь теперь же заглянуть в мой план и узнаешь в общих чертах, что я предполагаю сделать, а также уполномочишь меня свободно располагать денежными средствами и людьми в каждом отдельном случае.

– Согласен, – сказал Титиан. – Я знаю, что Понтий не потребует ни одного человека, ни одного сестерция[21] больше, чем это нужно для достижения цели.

Зодчий молча поклонился, а Титиан продолжал:

– Главное, думаешь ли ты в девять дней и ночей покончить со своей задачей?

– В случае крайности – может быть, но если бы мне было дано хоть четыре лишних дня, то – наверно.

– Значит, все дело в том, чтобы задержать прибытие Адриана на четверо суток?

– Пошли к нему навстречу в Пелузий[22] занимательных людей, например, астронома Птолемея[23] и софиста Фаворина[24], который здесь ожидает его. Они сумеют задержать его там.