Немногие возвратившиеся - Эудженио Корти

– Signor tenente[8], я вас не оставлю. Если мы выберемся из этой передряги, то вместе. Если же нет… что ж, тогда тоже вместе.

Парень не отходил от меня в течение многих часов, до тех пор пока я не почувствовал, что могу идти без затруднений.

Позже место рядом со мной занял капрал Джузеппини. Этот резкий, даже, пожалуй, грубоватый мужчина средних лет, командир орудийного расчета, с тревогой следил за моим состоянием и успокоился только тогда, когда убедился, что со мной все в порядке. Старый верный Джузеппини… как много нам пришлось повидать вместе.

В кромешной тьме на обледеневшей дороге, ведущей в Мешков через Малеванное и Медово, собралась огромная колонна людей. Нас были тысячи. Темные фигуры тянулись по белой дороге, которая вилась через бесконечную заснеженную степь.

В толпе людей можно было заметить несколько саней, которые тянули русские лошади (обычно в каждые сани впрягали по две лошадки), всевозможные самодельные тележки и немало мотоциклов.

На перекрестке майор приказал колонне повернуть направо по направлению к позициям 62-го батальона, с тем чтобы впоследствии по возможности соединиться с ним. Но оказалось, что 62-й уже ушел, бросив свои 12 орудий. Это был первый случай паники, с которым я столкнулся во время отступления.

Мы заметили, что на затворах большинства из 12 брошенных орудий ударники находились в боевом положении. Подивившись чужому легкомыслию, мы потратили некоторое время на то, чтобы извлечь их и забросить подальше в снег.

Вернувшись на дорогу, мы вскоре увидели одно из орудий нашей 2-й батареи. Очевидно, при движении по скользкой дороге его занесло, и орудие съехало в кювет. Под колесами бесформенной грудой темных тряпок на ослепительно белом снегу лежал человек. Совместными усилиями мы вытащили орудие обратно на дорогу, и тягач затарахтел дальше.

Мы снова влились в бесконечную колонну людей и машин, тянущуюся на юг.

* * *

Примерно через полчаса после начала марша мы вошли в Житрейд, маленькую деревушку, где ранее располагались наши тыловые службы. Теперь она была покинута. Высокое кирпичное сооружение, единственное среди покосившихся бревенчатых, крытых соломой изб, горело, окрашивая ночное небо багрово-красным заревом. Периодически в пламени что-то взрывалось, и тогда ввысь над полыхающим костром вырывались яркие огненные столбы. Это был наш склад боеприпасов, который перед отходом подожгли, чтобы не оставлять врагу. Когда мы проходили мимо, раздалось подряд несколько мощных взрывов, видимо, огонь добрался до ящиков с гранатами. Большинство из нас инстинктивно втянули головы в плечи и пригнулись. Те, кто были ближе к огню, попадали в снег.

Находясь в Житрейде, мы начали понимать: то, что мы делаем, вряд ли можно назвать отступлением. Это самое настоящее бегство. Вокруг виднелась в панике брошенная техника, сани, ящики с самым разнообразным содержимым. Повсюду валялись мешки, одеяла, инструменты, предметы одежды, всевозможное оружие, включая вполне пригодные для использования пулеметы, разобранные минометы. Такую безрадостную картину мы наблюдали на протяжении многих километров.

В Житрейде сходилось несколько дорог с разных направлений, а на юг вела только одна. И она была буквально забита людьми.

До сих пор мы двигались в относительном порядке в колоннах по трое, впереди каждой шел офицер, замыкали строй три батареи, в которых нам, офицерам, с трудом, но тоже удалось навести порядок. Но теперь все смешалось. К нам примкнули пехотинцы из других подразделений, незнакомые чернорубашечники. Некоторые из них участвовали в боях на Дону, где потеряли всех своих товарищей.

Мы продолжали двигаться вперед, упрямо пытаясь поддерживать порядок. Так продолжалось до двух часов ночи. Но перед Медовом нас остановил поток людей, идущих в обратном направлении. Дорога впереди оказалась перерезанной врагом.