Дора Брюдер - Модиано Патрик

Эта улица начинается от Сены, от набережной Целестинцев, и сливается с улицей Карла Великого недалеко от лицея, где я годом раньше сдавал экзамены. В подвальном окне одного из домов в конце улицы, немного не доходя до улицы Карла Великого, я увидел наполовину поднятую ржавую железную штору. Вошел и оказался на складе, где были свалены вперемешку мебель, одежда, металлолом, автомобильные запчасти. Навстречу мне вышел мужчина лет сорока и очень любезно согласился прийти за «товаром», куда я скажу, через несколько дней.

Попрощавшись с ним, я пошел по улице Жарден-Сен-Поль к Сене. Все дома по нечетной стороне улицы незадолго до того были снесены. И дома позади них тоже. На их месте остался пустырь, окруженный остатками стен полуразрушенных зданий. На этих стенах под открытым небом еще можно было разглядеть клочки обоек, следы отопительных труб. Казалось, будто на квартал сбросили бомбу, и ощущение пустоты усиливалось еще оттого, что в образовавшийся просвет была видна Сена.

В следующее воскресенье старьевщик приехал к отцу моей подружки — он жил на бульваре Келлерман у заставы Жантильи, — где я назначил ему встречу, чтобы передать «товар». Он погрузил в свою машину музыкальную шкатулку, костюмы, рубашки и туфли. Заплатил мне за все семьсот тогдашних франков.

Потом он предложил мне пойти с ним куда-нибудь выпить. Мы зашли в одно из двух кафе, что напротив стадиона Шарлети.

Он спросил меня, чем я занимаюсь. Я не знал, что ответить. В конце концов сказал просто, что бросил учебу, и сам стал его расспрашивать. Оказалось, что складом на улице Жарден-Сен-Поль управлял его родственник и компаньон. Сам он хозяйничал в другом их помещении, рядом с Блошиным рынком у заставы Клиньянкур. Он и родился в тех краях, у заставы Клиньянкур, в семье польских евреев.

Я первым заговорил о войне и оккупации. Ему было в то время восемнадцать лет. Он помнил, как однажды в субботу полиция устроила облаву на евреев на Блошином рынке в Сент-Уане, и ему чудом удалось ускользнуть. Его поразило тогда, что среди полицейских была женщина.

Я спросил о пустыре за жилыми кварталами бульвара Нея, который запомнился мне еще с тех пор, когда мать водила меня по субботам на Блошиный рынок. Оказалось, там он и жил с родителями. На улице Элизабет-Роллан. Его удивило, что я сразу запомнил название улицы. Квартал этот называли Равниной, После войны все дома снесли, и теперь там спортивная площадка. Я говорил с ним и думал об отце, с которым давно не виделся. Когда ему было девятнадцать, как мне сейчас, он еще не мечтал стать финансовой акулой; тогда он кормился мелкими спекуляциями на окраинах Парижа: в обход акцизного ведомства продавал автомеханикам канистры с бензином, спиртное и много чего еще. Пошлины, разумеется, не платил.

Прощаясь, старьевщик сказал мне дружелюбно, что, если у меня еще что-нибудь есть, я могу найти его на улице Жарден-Сен-Поль. И дал мне сто франков сверху, — наверно, его тронула непосредственность славного юноши.