Дора Брюдер - Модиано Патрик

Дdа года свирепствовали облавы — в больнице, в сиротском доме Ротшильда на улице Ламбларди, в приюте на улице Пикпюс, 76, где служил и проживал Гаспар Мейер, который подписался под свидетельством о рождении Доры. Больница Ротшильда была настоящей западней: туда привозили больных из лагеря Дранси, чтобы вскоре отправить их обратно — таков был приказ, и немцы добросовестно наблюдали за домом 15 на улице Сантер с помощью шпиков из частного сыскного агентства «Фаралик». Множество детей и подростков, ровесников Доры, забрали из сиротского дома Ротшильда на улице Ламбларди, где они скрывались, — это первая улица направо после Гар-де-Рейи. И на улице Гар-де-Рейи, прямо напротив стены школьного сада, в доме 48-бис, арестовали девять мальчиков и девочек, ровесников Доры и помладше, вместе с родителями. Да, единственным островком безопасности во всем квартале оставался пансион «Святое Сердце Марии» с его двором и садом. Но только если не выходить оттуда, сидеть как мышка в тени черных стен, которых и самих-то не видно было в кромешном мраке комендантского часа.

Я пишу эти строки в ноябре 1996 года. Дни стоят дождливые. Завтра начнется декабрь, и скоро минет пятьдесят пять лет с побега Доры. Сумерки сгущаются рано, и тем лучше: тонут в темноте серые и однообразные дни, когда под непрерывным дождем кажется, будто за окном и не день вовсе, а какое-то промежуточное состояние, хмурый сумрак до самого вечера. Когда темнеет, загораются фонари, витрины, огни кафе, вечерний воздух кажется свежее, очертания четче, на перекрестках гудят машины в пробках, спешат по улицам прохожие. Огни, суета — и мне не верится, что я в том же самом городе, где жили Дора Брюдер и ее родители, да и мой отец, когда он был на двадцать лет моложе, чем я сейчас. Я чувствую себя единственной ниточкой, связывающей Париж той поры с нынешним, будто я один помню все это в подробностях. Иногда ниточка становится совсем тоненькой, вот-вот порвется, но бывают вечера, когда сквозь сегодняшний город проступают черты вчерашнего, видимые только мне.

Я перечитал пятый и шестой тома «Отверженных». Виктор Гюго описывает, как Жан Вальжан и Козетта идут ночью, преследуемые Жавером, через весь Париж от заставы Сен-Жак до Малого Пикпюса. Их путь можно частично проследить по плану города. Вот уже близко Сена. Козетта устала. Жан Вальжан несет ее на руках. Они идут вдоль Ботанического сада, по сбегающим вниз улицам выходят к набережной. Вот они перешли Аустерлицкий мост. Едва Жан Вальжан ступил на правый берег, как ему почудились какие-то тени на мосту. Есть только одна возможность уйти от них, думает он, по узкой улочке под названием Зеленая дорога.

И вот тут у читателя голова начинает идти кругом. Кажется, будто Козетта и Жан Вальжан, спасаясь от Жавера с полицейскими, провалились в пустоту: до этого они шли по реально существующим улицам реального Парижа и вдруг перенеслись в квартал Парижа вымышленного — Виктор Гюго назвал его Малым Пикпюсом. Странное ощущение, как бывает, когда во сне вы идете по незнакомым улицам, а проснувшись, мало-помалу осознаёте, что улицы эти точь-в-точь те, на которых вы не раз бывали днем.

И вот что не дает мне покоя: в этом квартале, топография и названия улиц которого — плод фантазии Виктора Гюго, беглецы чудом спаслись от полицейского патруля, успев перебраться через стену. Они оказались «в каком-то очень большом и странном саду, — в одном из тех унылых садов, которые кажутся созданными для того, чтобы глядеть на них только зимой и ночью». Это был сад при монастыре, в котором и укрылись Жан Вальжан и Козетта; Виктор Гюго указал его точный адрес: дом 62 по улице Малый Пикпюс — это же адрес пансиона «Святое Сердце Марии», где жила Дора Брюдер.